Здравствуй, мой юный друг, здравствуй!
Тебе нет еще и семи лет, но у тебя есть семья, в которой ты ее действительный член со своими правами, некоторыми обязанностями и даже воспоминаниями о прошлом. Воспоминания эти, правда, отрывисты, не связаны какой-либо логикой, но достаточно яркие.
Вот холодная зима, а ты с мамой на русской печке. Окна замерзли так, что даже узоров на них нет – одна сплошная белая мохнатая пластина на стеклах, а на печке тепло и, прижавшись к маме, ты слушаешь грустную песню об открытом море и шальной погоде, совершенно не понимая о чем это, но тебе хорошо и как-то сладко, и хочется иногда даже подпевать, но не получается.
Вот в доме появляется чужой дядька, а через некоторое время ты узнаешь, что сестра, ранее часто игравшая с тобой, помогавшая одеваться и раздеваться, больше не будет уже жить вместе, и дома становится грустновато, особенно когда ты остаешься один на какое-то время.
Вот сестра с дядькой хотят унести тебя на вечер в другой дом, где они живут «потому, что она соскучилась по тебе». Мама сначала не соглашается, но все-таки с неохотой отпускает. А потом, поздно вечером, когда было уже совсем темно на улице, и сестра несла тебя на руках, уже возле самого дома около лица твоего возникла большая лошадиная голова… И все… Когда ты открыл глаза, то мог смотреть только одним потому, что голова твоя была вся забинтована, ты был не дома, запахи были чужие, незнакомые, острые, но мама была возле и рассказала, что тебе делали операцию и доктор-хирург сказала, что другой глаз в порядке, но надо подождать, пока заживут рубцы, шрамы на лице. Ты знаешь, эти шрамы до сих пор заметны, правда, не очень, но если приглядеться, то видно хорошо.
Позднее из разговоров взрослых ты понял, что человек, управлявший лошадью, гнал ее быстро, дорога была узкою и сестра не смогла отойти на обочину. Ты упал лицом в кучу свежего мусора, и из раны Лидия Георгиевна, так звали хирурга, достала даже кусочек бересты. Сани одним полозом проехали по ноге сестры, и только мягкий снег и широкий полоз саней предотвратили возможный перелом ноги. Лихач даже не притормозил и остался неизвестным.
За окном, у которого ты теперь стоишь – сентябрь. Окно запотело, и ты рисуешь на нем какие-то узоры. Рядом радио – тарелка. Из него хрипловато доносится песня про провода, которые «загудели, заиграли», и еще про что-то непонятное: «Зашагали торопливо из толпы…» Как выяснилось позднее: «Зашагали торопливые столбы». А потом еще Одарка и Карась мелодично переругивались в опере «Запорожец за Дунаем», и это уже было вообще за пределом твоего понимания.
Летом приходила незнакомая женщина, очень строгая, одета хорошо, лучше чем мама, расспрашивала, сколько тебе годиков и умеешь ли ты читать. Зачем спрашивать: конечно умеешь – сестра научила. Мама принесла книжку, открыла последнюю страницу и велела прочесть рассказ о том, как юный пионер, размахивая своим красным галстуком, остановил поезд перед сломавшимся рельсом. Ты эту книжку давно читал и другие тоже со сказками. Женщина удивилась, похвалила, но в школу – так потом сказала мама – не записала потому, что семь лет тебе исполнится только зимой. Ну и ладно: ты же совсем не знаешь, что такое школа и зачем туда нужно ходить.
Вечером отец ремонтировал лаз в подвал и что-то прибивал обухом топора, стоя на коленях. Ты был любознателен, может даже любопытен, и подойдя сзади, по-видимому, очень тихо, заглянул через плечо отца, и топор, вернее, лезвие его остановилось при взмахе около самого твоего лба. Мама, занятая своими делами, заметила это мгновение и, слабо охнув, опустилась на пол. Отец, поняв трагичность ситуации, сел на табурет и долго молчал. Тебя не ругали, но слезы на глазах матери и какое-то потерянное выражение лица у папы объяснили тебе границы возможного любопытства надолго.
Сейчас ты оставлен дома один: отец на работе, мама ушла в магазин, в длинную очередь за хлебом, а ты смотришь в окно, слушаешь песню про Катюшу, кажется, что это про твою сестру. А кто такой боец «на дальнем пограничьи» тебе пока не ведомо. Брат, которого «забрали в армию», служит на море, у него красивая одежда и интересная шапка-бескозырка, которую тебе очень хочется примерить. Эту фотокарточку мама часто рассматривает, гладит и, кажется плачет.
До свидания, дружище. Может быть, я тебе еще напишу. Когда-нибудь. Даже – наверное.
Федор ГРИШИН
